– Сам ты брехун! – дружелюбно воскликнул Бирк, а Маттис в ответ – подумайте только! – приветливо ему улыбнулся.

Бирк протянул Рони руку. И прежде, расставаясь у Волчьей Пасти, они всегда пожимали друг другу руки.

– Мы будем видеться каждый день, дочь разбойника! Да, сестра?

Рони кивнула:

– Каждый-каждый день, Бирк, сын Борки!

Когда Маттис и Рони вошли в каменный зал, там воцарилась мертвая тишина. Никто не осмелился даже заорать на радостях, потому что давно уже Маттис не терпел никакого веселья. И только Лысый Пер не сдержался и высоко подпрыгнул – так он был счастлив. Прыжок этот, правда, всех удивил – в его-то, так сказать, годы! – и к тому же он еще и громко икнул, но как раз это никого не смутило.

– Салют по случаю благополучного возвращения наследницы под отчий кров! – воскликнул он.

Маттис хохотал над этой шуткой так зычно и так долго, что все разбойники растрогались до слез – они были счастливы. Да, с того злополучного утра, когда Рони на глазах у всех перепрыгнула через пропасть на сторону Борки, они в первый раз услышали, как их атаман расхохотался, и поэтому дружно присоединились к нему.

О, как они принялись хохотать! До упаду! Они просто корчились от смеха! И Рони смеялась. А потом из хлева пришла Ловиса и снова в зале воцарилась тишина. Разве пристало смеяться, когда мать встречает свою дочь, вернувшуюся наконец в отчий дом после столь долгого отсутствия? И в эту трогательную минуту глаза у разбойников снова наполнились слезами.

– Знаешь что, Ловиса, – сказала Рони, – принеси-ка сюда большую лохань и погрей, пожалуйста, воду.

Ловиса кивнула.

– Вода уже греется.

– Вот это да! – воскликнула Рони. – Такая мать, как ты, обо всем подумает. А более грязного ребенка свет еще не видел.

– Еще бы! – сказала Ловиса.

Рони лежала в кровати, в тепле, она была и чисто вымыта, и сыта. Она съела целую буханку хлеба, испеченного Ловисой, и выпила большую крынку молока, а после этого Ловиса посадила ее в лохань с горячей водой и терла мочалкой докрасна. Теперь Рони лежала в своей старой кроватке и глядела в щель полога, как догорает огонь в камине. Все как прежде. Ловиса спела Волчью песнь, и пришло время сна. Рони очень устала, но у нее в голове еще бродили разные мысли.

«В Медвежьей пещере сейчас собачий холод, – думала она. – А у меня тепло разливается по всему телу… Разве не странно, что от такой малости чувствуешь себя счастливой?» Потом она подумала о Бирке: «Как он там поживает, как его встретили в башне Борки? Надеюсь, у него тепло тоже разливается по всему телу… – Рони закрыла глаза. – Завтра я спрошу его об этом».

В большом зале стало тихо. И вдруг раздался испуганный голос Маттиса:

– Рони!

– М-м. – промычала она сквозь сон.

– Я только хотел проверить, здесь ли ты, – сказал Маттис.

– А где же еще? – пробормотала Рони. И уснула.

17

Лес, который Рони так любила, и в летней одежде и в осенней, снова стал ей другом. А в последнее время в Медвежьей пещере он казался ей грозным и враждебным. Но теперь они с Бирком скакали верхом по заснеженному лесу, и Рони была счастлива.

– Когда знаешь, что вернешься домой и согреешься в тепле, – сказала она Бирку, – можно быть в лесу при любой погоде. Но если потом корчишься от холода в ледяной пещере и лязгаешь зубами, то дело другое.

И Бирку, который собирался зимовать в Медвежьей пещере, тоже очень нравилось по вечерам греться у огня в башне Борки.

Жить он, конечно, должен был там, у отца с матерью, это он хорошо понимал, да и Рони тоже. Не то вражда между двумя шайками лишь вновь разгорелась бы.

– Ты даже представить себе не можешь, как и Ундиса, и Борка обрадовались, когда я вернулся! – сказал Бирк.

– А я, по правде сказать, и не думал, что они меня так любят.

– Вот и живи у них, – сказала Рони. – До весны.

И Маттису было по душе, что Бирк живет в башне Борки.

– Конечно, – сказал он Ловисе, – этот щенок может теперь сюда приходить когда захочет, я сам ему это сказал и даже предложил жить у нас. Но все-таки какое счастье, что его рыжая башка не маячит у меня перед глазами с утра до вечера!

Жизнь в замке Маттиса вошла в свою старую колею, теперь там снова царило веселье. Разбойники снова пели и плясали по вечерам, и раскатистый смех Маттиса снова сотрясал стены… Одним словом, жизнь пошла по-прежнему.

По– прежнему, да не совсем. Борьба с солдатами фогта ожесточилась. Маттис прекрасно понимал, что власти всерьез за него взялись. И он рассказал Рони почему:

– Видишь ли, все началось с того, что как-то темной ночью мы все же вызволили Пельё из тюрьмы, а заодно выпустили на волю и двух разбойников Борки, раз уж они там сидели.

– Малыш Клипп боялся за Пельё, – сказала Рони. – Он думал, они его повесят.

– Моих разбойников не вешают, – сказал Маттис. – Я показал этому проклятому фогту, что со мной шутки плохи!

Лысый Пер с сомнением покачал головой.

– А теперь его солдаты преследуют нас, как назойливые мухи, их полно в лесу, и в конце концов победа будет за фогтом. Сколько раз я должен тебе это повторять, Маттис!

Лысый Пер с утра до вечера твердил только одно:

– Пока еще не поздно – Маттису и Борке надо помириться. Если будет одна сильная шайка разбойников, то, может быть, нам еще как-нибудь удастся совладать с фогтом и его солдатами. Но если останутся две шайки, которые только тем и занимаются, что рвут друг у друга добычу из пасти, словно голодные волки, то всем нам крышка.

Да, Лысый Пер не уставал это повторять. Но Маттис не желал его слушать, и все тут. С него хватало и своих тайных размышлений на этот счет.

– Я знаю, старик, ты говоришь, что думаешь. Конечно, кое в чем ты и прав, но вот ответь, кто будет атаманом этой сдвоенной шайки, как ты считаешь. – И Маттис лукаво усмехнулся: – Борка, что ли?… Ведь я, Маттис, самый сильный и могучий атаман во всех горах и лесах и намерен остаться таковым навсегда. Но вполне возможно, что недотепа Борка этого не понимает.

– Так докажи ему это. Ведь один на один ты его не можешь не одолеть, бык ты эдакий!

Все это хитрый Лысый Пер давным-давно придумал, когда лежал по ночам без сна в своей каморке: единоборство атаманов! Единоборство, которое наконец-то вправило бы мозги Борке и указало бы ему его настоящее место. Это был единственно возможный выход. Тогда в замке разместилась бы только одна шайка и все разбойники вместе могли бы так ловко водить за нос солдат фогта, так отравить им жизнь, что их мутило бы при одной мысли о лесе. Ну разве это не толковый план?

– Я думаю, – сказала Рони, – что самым толковым было бы вообще покончить с разбоем. Между прочим, я всегда так думала.

Лысый Пер ласково улыбнулся ей своей беззубой улыбкой:

– Точно. А ты, Рони, оказывается, очень умная девочка. Но вот я слишком стар и слаб, чтобы втемяшить в башку твоего отца, что с разбоем надо кончать.

Тут Маттис гневно вскинул на него глаза:

– И это говоришь ты? Ты, который был самым заядлым разбойником еще у моего батюшки, а потом и в моей шайке… Ну ты и брякнул – покончить с разбоем! А жить-то нам на что? Об этом ты подумал?

– А-а, вот и выходит, ты просто не знаешь, что на свете есть люди, которые нормально живут, хоть и не разбойничают.

– Знаю! – угрюмо сказал Маттис. – Но как?

– Есть несколько способов, – ответил Лысый Пер. – И один способ я бы тебе даже подсказал, если бы не знал, что ты как был разбойником, так им и останешься до тех пор, пока тебя не повесят… Но вот Рони, когда придет время, я выдам этот маленький секрет.

– А ну, что за секрет? – спросил, нахмурясь, Маттис.

– Так я же сказал, – забормотал Лысый Пер. – Я приберегу его для Рони, чтобы она не оказалась совсем беспомощной, когда тебя вздернут.

– Вздернут… Повесят… – в гневе повторял Маттис. – Не каркай, старая ворона, заткнись!…

Дни шли, а Маттис по-прежнему не слушал советов Лысого Пера. Но однажды утром, еще до того как разбойники Маттиса оседлали своих коней, к Волчьей Пасти прискакал Борка и потребовал встречи с Маттисом. Он привез дурные вести. Поскольку его злейший враг так великодушно помог бежать двум его разбойникам из темницы фогта, он намерен оказать Маттису ответную услугу и предупредить его. В общем, дело такое: ни один разбойник не должен нынче появляться в лесу, если ему дорога жизнь, там идет облава. На рассвете они возвращались с набега, и на их пути оказалась засада. Солдаты схватили двоих из его шайки, а третьего ранили стрелой, когда тот пытался скрыться.